Пацифизм или «мы никогда не сможем жить вместе»: истории трансформации
Смогут ли азербайджанцы и армяне жить вместе и воспринимать друг друга как равных или останутся врагами и будут пытаться решить конфликт силой?
На одном курсе с “врагом”
Армяне и азербайджанцы
Карабахский конфликт изолировал друг от друга общества Армении и Азербайджана на 30 лет. Если старшее поколение еще помнит, как два народа жили в мире, то многие молодые люди никогда не видели сверстников из “вражеской” страны.
Из-за государственной пропаганды и укоренившихся в обществе стереотипов, армянская и азербайджанская молодежь относятся друг к другу с неприязнью и настороженностью.
Учеба в иностранных университетах — одна из возможностей для молодых людей встретить друг друга вживую.
Например, в Грузинском Институте Общественных Дел (GIPA) с 2001 года существует специальная программа магистратуры Caucasus School of Journalism and Media Management, спонсируемая США, для студентов из стран Южного Кавказа, а также непризнанных республик региона.
Арпи Бекарян
Когда Арпи только поступила в GIPA, отношения между армянскими и азербайджанскими студентами на ее курсе складывались хорошо.
“Затем университет организовал встречу-диалог для армянских и азербайджанских студентов, чтобы мы могли учиться и работать вместе в группе, потому что в предыдущие годы было много конфликтов, доходило даже до драк.
На второй день диалога, когда мы начали сопоставлять наши версии событий вокруг карабахского конфликта, все стало слишком эмоциональным, с плачем и криками.
Я сама тоже была в шоке, думала: “Неужели мне столько лгали на родине?”
Помню, что меня шокировало больше всего. Когда обсуждение дошло до Сумгаитского погрома, одна из моих азербайджанских одногруппниц начала говорить, что армяне сами это совершили. Я ей ответила: “Какая в этом логика? Ты понимаешь, насколько действенна пропаганда, что ты даже не сомневаешься в этом абсурде?”
Потом, через какое-то время, мы обсуждали Ходжалинскую резню, и я сказала, что Армения считает, что это организовали азербайджанцы. И тут же поняла ироничность ситуации. Нам тоже многого не говорили.
Например, в Армении учебники по истории, медиа либо игнорируют существование азербайджанских беженцев, либо говорят, что Азербайджан преувеличивает их численность и что они не хотят возвращаться домой. О беженцах из Армении, а не из Карабаха, я вообще ничего не знала.
На третий день диалога мы с армянскими однокурсниками пошли на новую встречу и ждали азербайджанцев, но никто так и не пришел. Оставшиеся два дня диалога проходили только между нами и посредниками.
Позже азербайджанские участники объяснили это тем, что не хотели погружаться во все эти эмоции, и мы снова стали общаться.
С некоторыми азербайджанскими одногруппниками мы были очень близки, даже ездили вместе в Кутаиси, ходили в азербайджанский ресторан в Тбилиси, весело проводили время.
Но каждый раз, когда разговор заходил о конфликте, я чувствовала, что азербайджанским друзьям не хватает того диалога в начале.
Мне самой очень хотелось нормально поговорить о конфликте и во время летних каникул я записалась на диалог к тому же НПО, которое JIPA привлекает для проведения диалоговых встреч. Там я прекрасно пообщалась с азербайджанцами, которые действительно хотели поговорить.
Там были студенты-азербайджанцы из GIPA на курс младше. С одним из них я подружилась, и наша дружба распространилась на его группу и на армянских студентов из моей группы.
В этой компании никто не стал националистом во время второй карабахской войны, потому что мы много говорили на эту тему, помогали друг другу пройти через все это.
Мои семья и друзья знали о том, что я учусь с азербайджанцами, но в начале я об этом говорила мало. Они мне периодически напоминали, чтобы я “была осторожна”, и это меня нервировало.
Когда у меня появились друзья азербайджанцы, я стала больше говорить о них дома. Поначалу мама даже не хотела слышать их имена, закатывала глаза, но я старалась больше говорить с ней о конфликте и в итоге это ее изменило.
Во время войны я видела в интернете, как мои однокурсники из Азербайджана праздновали взятие каждого села, и очень расстраивалась, но моя мама вдруг сказала: “Ты должна их понять”.
Сейчас у меня в друзьях в соцсетях только один парень-азербайджанец из группы. С остальными мы окончательно отдалились во время войны, а кто-то вообще не добавлялся в друзья, например, одна девушка говорила, что собирается работать на государственные медиа и ей опасно дружить с армянами.
Еще с одной девушкой мы нормально общались, кроме моментов, когда речь шла о конфликте, но она — ребенок беженцев, и я ее понимала. Во время войны она делилась воинственными постами, и когда война закончилась, она написала о том, как жалеет, что не взяли Ханкенди (Степанакерт). Это было личное, потому что в этом городе живут мои родственники и во время войны мне было страшно за них.
Я не понимала, как дочка беженцев могла желать, чтобы то же самое случилось с кем-то еще. Я разозлилась и удалила ее из друзей. Сейчас, спустя два года, я жалею о своем поступке. Я была тогда слишком эмоциональна и сейчас поступила бы иначе.
Гейдар Исаев
Гейдар поступил в GIPA через год после Арпи. По его словам, сначала отношения между армянами и азербайджанцами складывались не очень хорошо, потому что все относились друг к другу настороженно и с недоверием, но это продлилось недолго:
“Спасибо нашим учителям, потому что когда они делили нас на группы для выполнения заданий, старались сделать так, чтобы в каждой группе был как минимум один студент из Азербайджана и один из Армении.
Благодаря этому мы стали больше общаться и не заметили, как сблизились и сдружились. Мы стали видеться, устраивать вечеринки, праздновали дни рождения друг друга.
В нашей группе с обеих сторон были студенты, которые были патриотами своих стран, гордились своими корнями, поддерживали политику своих государств, но у нас хорошо складывались отношения до войны.
Изредка у нас возникали споры, правда, они всегда происходили в уважительной форме и без оскорблений, мы терпеливо слушали. Это очень сильно отличалось от того, как азербайджанцы и армяне ведут себя в социальных сетях, где они регулярно оскорбляют друг друга.
Касаясь карабахского конфликта, некоторые азербайджанцы были настроены воинственно, мол, «это война, и мы должны вернуть эти земли для наших беженцев». Но остальные, в том числе и я, договорились с армянами, что это все просто политические игры, и стали избегать разговоров на эту тему.
Мы были против войны и хотели, чтобы она закончилась как можно скорее. Но на уроках приходилось обсуждать события на войне или терминологию. Иногда у нас возникали разногласия.
К примеру, однажды я сказал, что не могу как журналист сообщать о том, что Азербайджан начал войну, даже если бы считал, что так и было. Однокурсники из Армении настаивали на том, что существуют очевидные доказательства, указывающие на то, что Азербайджан начал войну. Еще мы много спорили из-за сирийских наемников.
После войны лишь маленькая группа армян и азербайджанцев нашего курса смогла сохранить хорошие отношения. Нас объединило осознание цены этой войны: ведь у каждого из армянских и азербайджанских студентов кто-то из родственников или знакомых погиб на войне. Дружим до сих пор.
До войны, если бы меня спросили о моей позиции по карабахскому конфликту, я бы назвал себя больше проазербайджанским, но во время учебы, во время и после войны, я стал нейтральным, я не занимаю чью-то сторону в этом конфликте.
Во время учебы я лучше стал понимать человеческую цену войны, потому что много общался с людьми с “другой стороны””.
Башир Китачаев
Эта история – часть медийного проекта «Траектории». Он рассказывает о людях, чьи жизни были затронуты конфликтами на Южном Кавказе. Проект работает c авторами и редакторами со всего Южного Кавказа и не поддерживает ни одну из сторон ни в одном конфликте. За публикации на этой странице несут ответственность авторы. Топонимы в большинстве случаев используются так, как это принято в обществе автора. Проект осуществляют организации GoGroup Media и International Alert при поддержке Европейского Союза.
